Житель Ховрино Михаил Лебедев о бабьем лете в бывшем селе Грачевка
Писатель Михаил Лебедев вспоминает юность, проведенную в районе Ховрино: прогулки с другом детства, футбол и первое посещение Грачевки. «Наш Север» с разрешения автора публикует его текст.
«Грачёвка» (лирика)
Есть у нас на Северной рабочей окраине такое замечательное место.
Причем, что характерно, до поры до времени мы о его существовании даже не были осведомлены. Вернее, были, но…
Расположена Грачёвка подле платформы «Ховрино», а жили мы тогда на «Моссельмаше», вроде рядом, но с другой стороны железной дороги. То есть, Ховрино для нас — получалась еще большая глушь. Причем лежащая в стороне от магистральных путей. Потому что если ехать в центр — то по Дмитровскому шоссе, если нужно на Водный стадион — то через Моссельмаш, а Ховрино вроде как и не при делах.
Теоретически туда можно было съездить покататься на великах, но вот какой наличествовал немаловажный аспект. Чтобы туда попасть, надо было проехать улицы или Талдомскую, или Ангарскую, а среди нашей подростковой группы сей район имел репутацию «тревожного», и даже бытовало такое мнение что «ховринские хуже сусанинских». И это была не робость ни в коем разе, на Дегунинской улице и Коровинском шоссе тоже не зеленые пацаны проживали, вполне способные жути нагнать. Просто — здравая оценка окружающей обстановки, к чему лишний раз искушать Судьбу, что, других что ли мест на белом свете нет, куда можно на великах съездить гораздо более спокойно!
Короче, о Грачёвке мы знали только, что есть возле Ховрина не то сквер, не то парк рядом с ХЗБ, Ховринская Заброшенная Больница, которая как раз в те годы из строящейся в заброшенную и превратилась. И даже названия не знали. Растут деревья — и растут себе.
А, и еще там возле памятника в пионеры принимали, но уже совсем отсталых персонажей, кого не возили для этих целей в музей Ленина или Революции, короче — уровень.
Но однажды…
А началось всё с того, что в конце сентября дембельнулся из рядов мой драгоценнейший друг детства Олег Юрьевич.
Коротко расскажу, почему в сентябре, и какой замечательный был у меня друг…
У него с самых юных лет в медкарте стоял логоневроз в сильной степени, заикание, если по-простому, и если на военный язык перевести, то он когда волновался, то мог и минуту «Так точно!» выговаривать, короче, это в лучшем случае была «нестроевая». Другое дело, что опять же с юных лет он никакой иной карьеры кроме шофёрской, возможно, и дальнобойной — никакой иной себе жизненной стези не мыслил. А по шоферским же понятиям человек, в армии не отслуживший, причем вне зависимости от причин, никак не мог претендовать на гордое звание «настоящего мужика». Так, во всяком случае, сам Олег Юрьевич объяснял свою позицию, и диагноз свой особо не выставлял. Плюс он рассчитывал за годы службы еще «категории» нужные открыть за казенный счет.
В общем, зимой 1990 года, когда нас ставили на учет в военкомате, а авторитет Советской Армии был в те дни не слишком велик — половина будущих воинов активно изображала и заикание, и недержание, и слабоумие (впрочем, тщетно), и все без исключения крутили пальцем у виска: «Олег, ты совсем дурак? На хрена тебе в армию, у тебя ж готовый отмаз?!»
Но Олег Юрьевич был тверд в своем намерении: «Пойду служить, и всё».
И пошел.
Мужественно преодолел самый сложный этап «салаги», а Советская армия за это время превратилась в Российскую.
Тут кому-то пришла в голову светлая мысль в рамках борьбы с пережитком прошлого в виде неуставных отношений сформировать часть, где «дедов» бы не было вовсе, а были бы одни первогодки. И Олега Юрьевича из Калининграда перевели как раз в такую часть где-то подле станции Удельная.
Да, сама по себе идея была хороша. Другое дело, что на смену возрастной стратификации тут же пришла «земляческая», да еще с элементами этнических ОПГ, короче, сам Олег Юрьевич характеризовал сложившуюся в казарме атмосферу как «полная жопа». Это при том, что и в прежней его части был не бархатный сезон в Коктебеле. После чего вспомнил о своем диагнозе, родители занесли немножко денег одному из сотрудников Минобороны, и в середине сентября Олег Юрьевич, уже с отметкой в личном деле «годен к званию настоящего мужика» и всеми категориями в правах, кроме «автобусной», вернулся на родную землю.
Событие это, естественно, требовалось как следует отметить.
А на дворе стояло — бабье лето, самое настоящее! Теплынь почти летняя, хоть и конец сентября!
В силу этого отмечать в четырех стенах не хотелось, но и во дворе своего пятого дома Олег не выразил желания: «Я не могу уже с ними, сейчас опять прибегут и Димон, и Женька, пятый день ведь подряд, у меня и так уже денег нет их угощать, а я с тобой еще потрещать хочу!»
После чего выбор неожиданно пал на спортплощадку школы № 1159, это от нас на другой стороне Моссельмаша, но мы туда с этой школой ездили в футбол играть пару раз, как раз с Димоном и Женькой в том числе, а Олег Юрьевич ездил за нас болеть, тоже было приключение, короче — в чем-то не чужое место.
И отметили и потрещали хорошо!
Настолько, что Олег Юрьевич сказал:
— Слуш, я прям чувствую, что обратно на мост не взберусь! Тебе-то хорошо, ты в институте, а я-то пятый день уже, и с отцом, и с дядькой, и с Женькой с Димоном опять же! Пойдем через Ховрино домой…
Молодость! Только в ней можно принять такое отважное решение: не идти через мост, а дать крюк в километр с лишним, и обратно еще столько же!
Переход явно удался. И еще взяли, и в Грачевке посидели, тем более, что по пути еще какого-то шапочно знакомого мужика встретили…
Но главное — как глаза у нас открылись! Как будто впервые в жизни этот парк увидели! И церковь Знаменскую, это сейчас она у нас как конфетка, а тогда совсем заброшенная стояла, только-только начинали восстанавливать, и усадьбу само собой, и так далее. «Ух ты ж! Ах ты ж! Красота-то какая, и прям у нас под боком, оказывается!»
Не, понятно, что под воздействием принятого внутрь, но как бабушка моя покойная говорила «Пьяный проспится, дурак никогда». В данном случае — наоборот: хмель прошел, а красота осталась.
— Вы как первый раз в Грачевке! — воскликнул шапочно знакомый мужик, когда мы поделились с ним своими эмоциями перед очередным тостом.
— В какой Грачевке? — спросили мы.
— Вот где мы сейчас на трубе сидим — это Грачевка и есть! Вы как из деревни, из села своего Коровинского!
Так мы узнали, что Грачевка — это Грачевка…
А потом прошло десять лет, и так получилось, что и на Грачевку, и на ХЗБ я смотрю из окна каждый день, вернее, на ХЗБ уже не смотрю, но не суть, и старшего сыночка там в коляске катал, а потом и младшего, и мимо той самой трубы, и неизменно вспоминал тот беспримерный осенний переход, а однажды узнал, что Олега Юрьевича больше нет…
Многим местам в Москве очень идет какое-то определенное время года. Грачевке — бабье лето, последние теплые дни сентября, это я вам точно говорю.
Вот такая история.
В своем блоге Михаил пишет много историй из Северного округа Москвы и не только.
Фото: pastvu.ru/Фейсбук
